Шахов Михаил - Дом На Берегу Моря
Михаил Шахов
Дом на берегу моря
Дом. Дом на берегу холодного моря. Кто о чем, а я мечтаю о доме на берегу
холодного, серого, пасмурно-свинцового моря - таким я увидел море впервые.
Море вздыхало и шлепалось на берег, похожее на древнее, давно вымершее
животное. Hа берегу таяли безвольным киселем медузы. Смотреть на медуз,
вдыхать вечерний бриз...
В то время мне было не до медуз. Hас теснили от самого Перекопа.
Отступление. Как морская волна катились мы, оставляя за собой землю,
которая нам больше не принадлежала. Мы отличались от моря: нам уже не
суждено было вернуться кипящим приливом, и выброшенными на берег медузами у
нас были трупы - наших друзей, врагов - не все ли равно? Трупы были так же
холодны, их так же никто не хоронил, и даже смерть человеческая казалась
такой же равнодушной, как и таяние медуз за полосой прибоя.
Я прятался в лачуге на берегу. До войны в ней смолили лодки, и запах
дегтя по сей день, должно быть, стоит там густой, липкой пеленой. Хамский
запах, как сказал бы отставной генералишко, командовавший моим отрядом.
Смешно - генерал, командующий отрядом. Инфляция настигла не только деньги и
происхождение. Hо... out bene, out nihil. Генералишко застрелился, не желая
ни сдаваться, ни прятаться от "хамов". Возможно, он был глуп и амбициозен.
Возможно, так и надо.
Почерневшие от сырости стены лачуги плохо спасали от холода, но от ветра
и глаз давали достаточное укрытие, и давали мне возможность жить в ожидании
перемен - оказии за границу или пули в лоб.
Впрочем, пуля в лоб мне не грозила, конечно. В моем револьвере оставались
еще два патрона. Я не настолько амбициозен, чтобы пустить себе пулю в лоб,
но не быть расстреляным "хамами" - просто из-за тяжелого положения патрули
состояли всего из двух человек, и надежда отстреляться, если меня
обнаружат, была велика. Я убил бы их раньше, чем они меня. Я решил так.
Постоянный страх и самокопания... и два патрона в револьвере. И море.
Он пришел поздно вечером, и я издалека увидел его фигуру в костерном
свете заката. Он шел по галечному пляжу, подняв воротник шинели и надвинув
на самые глаза мрояцкую зюйдвестку - моросил дождь. Я затаился в углу
лачуги, среди рваных неводов и ветоши. Я боялся. Мне никак нельзя было
стать еще одной медузой в полосе прибоя.
Дверь отворилась с чаячим плачем. Он заслонил собой дверной проем, и в
руке его мне чудился маузер с холодным и злым жерлом дула, неуклюжий,
голодный, злой. Hелепое оружие. Действительно хамское.
Я не смотрел дальше на него - просто нажал на курок. Раз, два. Легко и
просто. Шум моря, два выстрела, шум моря. Как будто ничего и не случилось.
Он захрипел высоким, сиплым голосом и упал внутрь лачуги. Дверь
захлопнулась.
Я не осмеливался подойти к нему до утра, пока над морем не поднялся
краешек солнца. Тогда я перестал прятаться от покойника и рефлексии и
подошел - взглянуть в лицо первому из убитых мной людей... это была
женщина. "Маузер" в ее руке был дурацким ридикюлем, твредой зеленой
сумочкой из крокодиловой кожи. Зачем она таскала его с собой? Чтобы
поддерживать в себе уверенность, что она все еще светская дама? Чтобы
чувствовать себя увереннее? Он был пуст - я заглянул туда. Просто
машинально.
Ее волосы выбились из-под зюйдвестки и лежали на земляном полу
грязно-белым свалявшимся комком. Одна из пуль попала в горло и вырвала клок
мяса. По полу растеклась лужа крови, но шинель осталась чистой. Я снял ее,
стараясь не касаться тела.
Весь день мне пришлось провести в лачуге с
