Шашурин Дмитрий - Самородок, Люди И Лошади
Дмитрий Шашурин
Самородок, люди и лошади
У каждого есть на памяти - и помнится, и представляется в подробностях,
а рассказать не о чем. Нет фабулы. Так и у Петра Викторовича с этой
поездкой - пикником на берег Томи, вверх, подальше от города. С отцом, с
матерью, и сам он был тогда еще Петей. Ездили на дрожках, мать с отцом на
заднем сиденье, а он, Петя, на облучке, рядом с кучером Суховым.
Были тогда годы первых строек в Сибири, первые брони на московские
квартиры, первые повышенные оклады для выезжавших на стройки специалистов.
На местах сразу квартиры и личный транспорт - кучер по договору, со своей
лошадью и ходом - дрожками, или тарантасом, или даже линейкой, все,
естественно, за казенный счет - оплачивала бухгалтерия строительства.
На лето к специалистам приезжали семьи, а к некоторым на все время, и
они переводили туда учиться детей. Петра Викторовича, который был тогда
еще Петей, не переводили, привозили только на лето, и вообще то лето было
первым - все в новинку, особенно лошади. Ребята постоянно крутились около
конюшни. Те, у чьих отцов был личный транспорт, хвастались своими конями.
Хотя, по общему признанию, лучшим был конь у сухорукого Жорки, сына
главного инженера, коричневый жеребец, лоснящийся, упитанный, был он
одноглазый и не совсем жеребец, а нутрец. Его предназначали в мерины и
наполовину этого даже достигли, потом лишь оказалось, что полностью не
выйдет в мерины. Нутрец! Все ребята это точно поняли, разобрались,
объяснили друг другу, уточняли у конюха Ахмета и успокоились, когда не
осталось вопросов даже у малолетнего брата сухорукого Жорки. Его старшим
сестрам, дочерям главного инженера от первого брака, конечно, не
рассказывали, не объясняли, они только катались на одноглазом жеребце
иногда по выходным дням, жеребца специально для этого седлали - брали у
Ахмета единственное седло на всю конюшню - и приводили к дому главного
инженера. Ребятам тоже выпадала очередь прокатиться в седле после девушек.
Основное же катание для них было по вечерам, когда лошадей с конюшни
перегоняли на пастбище в ночное и, разумеется, без седел. На оседланной
лошади в ночное выезжал конюх Ахмет, он и оставался с лошадьми на всю
ночь, ребята же, спутав своих коней, возвращались домой, уверяя друг
друга, что совершенно ничего не растерли. Может быть, сухорукий Жорка и не
растирал - у нутреца спина была как кресло, у других же лошадей хребет
давал себя знать, и парные ссадины больно прилипали к штанам, провоцируя
ребят на кавалерийскую походку. Поэтому все наперебой показывали на
обратном пути, как ходит на своих кривых ногах Ахмет, уверяли, что они
выгнуты специально по лошадиным бокам, для чего Ахмета, как и всех
казахских мальчишек, в детстве подсекли - подвергли специальной операции -
надрезали пятки и в надрезы засыпали конского волоса. Дескать, хочешь не
хочешь, а когда заживет, будешь ходить на внешних сторонах ступней, в
пятках колются вросшие в мясо волоски, не наступишь на пятки прямо, и ноги
сами по себе становятся колесом. Правда, никто не решился проверить эти
сведения у самого Ахмета, тем не менее все завидовали его кривоногости,
жалели, что их не подсекли в свое время, уж наверное, не было бы у них
этих саднящих и стыдных потертостей.
Никакого прямого отношения все это не имело к тому, что случилось с
Петром Викторовичем во время пикника, а вот представлялось так навязчиво,
как будто имело отношение. Петр Викторович понимал, что из-за Сухова,
из-за его кобылы, но ведь не стане
